Бабушка и внук

.

Ледяной дождь

Рождество

.

Совет

.
Недавно была в гостях у подружки. Уезжая кроме невообразимо вкусных пирогов и плюшек с собой дали совет. Совет следующий- на руку надеть резинку для волос (с зажимчиком железненьким особенно хорошо) и как только в голову мысль какая неправильная забредет или раздражение полезет или вдруг не дай Бог гадость какую про соседа подумаешь, так сразу бамс резиночкой по руке. Больно! Если опять - то и еще раз бамс по руке, но побольнее желательно. Ну я дальше все по И.П.Павлову. Совсем немного времени и у нас как и у бедных собачек вырабатывается условный рефлекс. Даже не просто условный, а отрицательный, искусственный условный рефлекс. Голова понимает- как нехорошее в ней что появиться, так еще и больно сделают. Вот я в понедельник и надела и хожу- бамс, бамс, бамс, бамс. Кто бы мог подумать сколько всякой ненужной ерунды в голове вертится. Бамс, бамс, бамс....Павлов утверждает, что отрицательные условные рефлексы очень быстро вырабатываются. Посмотрим. А пока - бамс! В промежутках между дерганием вспонинается почему-то Хармс.

-------------------------

Тюк!

Лето, письменный стол. Направо дверь. На
столе картина. На картине нарисована лошадь,
а в зубах у лошади цыган. Ольга Петровна ко-
лет дрова. При каждом ударе с носа Ольги Пе-
тровны соскакивает пенснэ. Евдоким Осипович
сидит в креслах и курит.
О л ь г а П е т р о в н а (ударяет ко-
луном по полену, которое, однако, нисколько
не раскалывается).
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Тюк!
О л ь г а П е т р о в н а (надевая пе-
нснэ, бьет по полену).
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Тюк!
О л ь г а П е т р о в н а (надевая пе-
нснэ, бьет по полену).
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Тюк!
О л ь г а П е т р о в н а (надевая пе-
нснэ, бьет по полену).
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Тюк!
О л ь г а П е т р о в н а (надевая
пенснэ): Евдоким Осипович! Я вас прошу, не
говорите этого слова «тюк».
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Хорошо,
хорошо.
О л ь г а П е т р о в н а (ударяет ко-
луном по полену).
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Тюк!
О л ь г а П е т р о в н а (надевая пен-
снэ): Евдоким Осипович! Вы обещали мне не гово-
рить этого слова «тюк».
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Хорошо,
хорошо, Ольга Петровна! Больше не буду.
О л ь г а П е т р о в н а (ударяет ко-
луном по полену).
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Тюк!
О л ь г а П е т р о в н а (надевая пен-
снэ): Это безобразие! Взрослый пожилой чело-
век и не понимает простой человеческой про-
сьбы!
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Ольга
Петровна! Вы можете спокойно продолжать вашу
работу. Я больше мешать не буду.
О л ь г а П е т р о в н а: Ну я прошу
вас, я очень прошу вас: дайте мне расколоть
хотя бы это полено.
Е в д о к и м О с и п о в и ч: Колите,
конечно, колите!
О л ь г а П е т р о в н а (ударяет ко-
луном по полену).
Е в д о к и м О с и п о в и ч. Тюк!
Ольга Петровна роняет колун, открывает
рот, но ничего не может сказать. Евдоким
Осипович встает с кресел, оглядывает Ольгу
Петровну с головы до ног и медленно уходит.
Ольга Петровна стоит неподвижно с открытым
ртом и смотрит на удаляющегося Евдокима Оси-
повича.
Занавес медленно опускается.

<1933> Даниил Хармс

Кукла

.
Они жили совсем рядом с большим городом, поэтому в маленькой двухкомнатной квартире часто ночевали родственники и знакомые, приехавшие в этот город-кто по делам, кто за покупками, а кто и просто развлечься. Приезд любых гостей был для маленькой Маши-праздник: ее переселяли из ее "маленькой", а тогда казавшейся ей такой огромной комнаты в "большую" к родителям. "Большая" комната таковой на самом деле не являлась, а еще заставленная по всему периметру мебелью, оставляла только одно место для раскладушки- рядом с пианино. После того, как постель была постелена и все было готово для сна- Маша тихонечко, что бы никто не заметил по сантиметру начинала двигать расладушку поближе к пианино. Когда холодная дуга кровати вплотную приближалась к деревянной передней стенке фортепьяно, под кроватью оказывались педали, а над головой клавиатура пианино-цель была достигнута и можно было счастливо засыпать. С одной стороны, на раскладном диване спали мама и папа, а с другой - надежно защищало пианино. Оно пахло деревом, лаком, отсвечивало бликами от лунного света и совсем не страшно, а дружелюбно нависало над головой "домиком". А из под дивана, совсем близко, горели зеленым глаза любимой собаки.
Приехавших гостей Маша, по каким-то своим, только ей понятным признакам, делила на "хороших" и на "не хороших". Класификация присваивалась практически сразу и изменить ее было уже не возможно. И даже повзрослев и встречая людей из того далекого детсва она сразу вспоминала- этот "хороший", а этот "не хороший", но почему так, а не по другому уже не вспоминалось. И только про одного человека она точно знала как, когда и почему он попал в категорию не просто "хороших", а "самых лучших". И последущая ссора родителей с ним и сплетни родственников, с незапамятных времен его недолюбливавших не могли повлиять на раз и навсегда присвоенную градацию. Он как был так и остался в ее памяти как "Тот, который купил куклу".
Приехал он тогда поздно вечером. Кажется была зима. Впрочем это не имеет уже никакого значения. Поцеловав маму и поздоровавшись с папой он протянул Маше черный пакет со словами: "А это тебе" и ушел переодеваться в комнату. Пакет был довольно тяжелый и большой. Сначала Маша вытащила оттуда большую книжку- "Календарь Октябренка". А потом- прямоугольную коробку. Что же там? Подумала девочка и нетерпеливо сняла крышку. А там была-Она. Это была самая красивая кукла на свете, Маше стало понятно это сразу, с первой секунды, так как ничего совершеннее и прекраснее oнa еще никогда в своей короткой жизни не видела. Красавица и куклой-то не была. Это была немецкая принцесса, по какому-то счатливейшому недоразумению оказавшаяся в этом маленьком городке, маленькой квартире, на руках у маленькой Маши. Лет ей было около 13-14. Тот возраст, когда в еще детском личике и не развитой фигуре начинает проступать то, что потом сделает ее первой красавицей. Такой, увидев которую нельзя будет подобрать ни одного слова, которое хоть немного правдиво описало бы как она прекрасна. У нее были голубые глаза, с длинными, платиновыми ресницами. Розовые, чуть полуоткрытые по-детски губы. На лице с белоснежной кожей и нежным румянцем не было ни одного изьяна, неровности. Такие же как ресницы платиновые волосы отливали на солнце и приглядевщись было видно, что они стянуты тончайшей сеточкой. Она была в голубом, длинном бархатном платье без рукава на которое был одет чехол из голубого же кружева. А сверху- черный бархатный плащ с капюшоном. На шее переливалась нитка жемчуга, такая же белоснежная, как и туфельки, носочки которых выглядывали из под плаща и платья.
- Как ты ее назовешь- прервала разглядывание куклы мама.
- Как? Как я ее назову? Маша, никак не могда вернуться в реальность. Не знаю. Не знаю...
Никакое имя не подходило к этой красавице. По крайней мере из тех, что Маша знала. У нее должно было быть свое, особое имя, имя достойное принцессы. А оно так и не нашлось. И у нее так никогда и не было имени. Просто принцесса.
-Давай выташим ее из коробки: опять предложила мама.
-Нет, спасибо, она будет жить там, в своем домике.
Маше казалось, что красавице так будет уютнее - по крайней мере хоть что-то знакомое для нее в этом новом месте.
Маша почти не играла в свою новую игрушку. Только доставала ее из шкафа и восхищенно разглядывала. Страх нарушить что-нибудь в этой совершенной красоте был сильнее желания няньчить, укутывать, переодевать. Да и как можно играть с принцессами?
Через много лет, как-то зашедшие друзья попросили показать оставшиеся игрушки. Маша открыла шкаф и с интересом вывалила на пол остатки своего детства. Среди прочего была Она. Посмотрите, какая кукла, сказал кто-то. А какой у нее плащ! Давайте из собаки принцессу сделаем! Сказали-сделали. На покорную, постаревшую собаку надели бархатный плащ. Собака ничего не понимала, не злобно рычала и пыталась зубами схватить завязки. Всем было весело. И вдруг Маша вспомнила. Вспомнила тот первый день, когда эта гордая красавица появилась в доме и почти ужаснулась происходящему. Не надо больше, сказала она и сняв плащ с обрадовавшейся собаки стала отряхивать его от налипшей шерсти. Сколько лет прошло.... вдруг подумала грустно Маша.